Конспект. Четвертый семестр. 5 день.

Начало лекций здесь.

Сегодня пятый день лекций. На улице теплынь. В зимней обуви уже всё, непрохонже. Жарко с утра. Клавиши «А» и «П» западают у меня, клюю носом, к тому же, время двенадцатый час, а я только начала конспект. Думаю, а почему же тяжело-то так? И поняла, что ведь реально делаю хороший объем работ, по 10-15 страниц каждый день, после итак достаточной нагрузки за день. Спасибо восьмому марта и выходным.

Если бы еще через день или раз в неделю писала, было бы полегче, чую.
Я к чему всё это, не жалейте меня, я сама выбрала этот путь, но просто чую, что путано объясняюсь, вдруг будет непонятно - говорите, пишите.

Начнем с двух пар лекций по Зарубежной литературе Средних веков и Возрождению. Михаил Николаевич Попов, суперрассказчик. Напомнил немного про ирландский эпос, про Кухулина, о Кримхильде поговорили. И такую тенденцию заметил, я с ним согласна тоже, что некоторые много болтают лишнего. Говорливы очень, но общие места все затрагивают, а когда копнешь факта – оказывается, что человек не знает, не читал. На обаянии, улыбке, агрессивности выходят из положения. И до поры до времени всё это.

Смягчил нам условия, сказал, что вместо шести сонетов (два Ронсара, два Шекспира, два Петрарки), можно выучить любых четыре. Но, зато, нужно знать разные другие вещи, имена, даты и т.д. Например, как звали дочерей короля Лира? 

Поэзия – феномен познания мира. Интуиция, прошедший опыт, настоящее, будущее. Ориентиры выживания в мире.

Сегодня мы начали разговор о Французском Ренессансе. Что нам дают французы? Итальянцы дали ход всему, бросили дрожжи в тесто и оно забродило. Франция – страна феодалов, сплоченных особенно вокруг Парижа. Век 15-й – век Франциска первого. Пышность, блеск, грандиозность, декоративность, многое перенесли из Италии. Фуршеты, вилки, ножи.

Потом Франция уже потеряет позиции. Сейчас, в наше время, Париж находится в состоянии умеренной деградации, как считает М. Н., но, конечно никуда не делась история, архитектура, своеобразие, остроумие французское.

Франциск, он агрессивный, вытесняет культуру Прованса, конец эпохи Трубадуров, нет ощущения Прекрасной Дамы. Рыцари раньше при дворе всегда тяготили к ней. Это не девочка, это матрона. Но время идет, территории захватываются, поэты разбегаются. Французский язык складывается из диалектов. Иль де Франс – территория вокруг Парижа «положена» в основу французской национальности.

Социальные, исторические условия обуславливают состояние литературы. Противостояние двух концепций. С одной стороны – Рим, со своей жестокостью и силой влияния, с другой стороны – кальвинисты, во главе с Жаном Кальвином. Его труд « Наставления в христианской вере». Речь идет о накопительстве богатств, бережливости. И это противоречит Ренессансу, где человек в центре мира. Здесь – человек предрасположен к мукам ада, фатализм, пассивность.

Гугеноты принесли с собой трудовой народ, другой интерес (Генриха Манна почитать о закулисье двора). Слова короля гугенотов Генриха Наваррского: «Париж стоит обедни!». В это же время появляется кружок, называемый Плеяда. Ядро его образуется вокруг известного Пьера де Ронсара.

Собираются они в салоне Маргариты Наваррской, родной сестры Франциска первого, она же одна из первых женщин-писательниц во Франции. Её известная книга «Гептомерон», семидневник. Нравы двора, придворная жизнь, конкретные люди, их жизнь. О наслаждении и одновременно здесь и религиозность. Более камерная вещь. Правда, на значительный размах она не тянет. Не путать Наваррскую с Королевой Марго! 

Отдельно стоит знать творчество поэта Клемана Марро, особенно поэтам это необходимо, заострил внимание М.Н. Изящный автор эпиграмм, хоть и колких, но беззлобных. Тоже был гугенотом. И еще –  поэта Де Перье «Приключения Меркурия». 

Плеяда – середина 16 века. Здесь агрессивные поэты, знатоки разных языков тоже, много знаний в голове, читают литературу. Жоашен дю Белле, друг Ронсара, составил (Ронсар его вдохновил), трактат «Защита и прославление французского языка». Это не язык поэзии, заявляют, постулируют и доказывают они, но это гибкий, сильный, красивый язык. И благодаря обучению, можно довести его до греческого и латинского. Это и познавательная часть, говорят они. 

Ронсар – великий поэт, изучил древних, склонен к миру античности, но шел своей дорогой. Ему было всего 61 год, когда он умер. Его стихи о смерти, о жалости уникальны. Он был один из пажей при дворе короля Артура. Потом он уже служил Генриху второму, ослеп. В 1550 году вышли 4 его книги од. Оды его – красота, ясность, образность, ёмкость. Он очень похож на Горация.

И Михаил Николаевич зачитал нам Горация, оду 30 «Памятник». И мы видим не только параллель в творчестве Горация и Ронсара, но и явные истоки пушкинского «Памятника». Наберите в поисковике «Гораций. Ода 30» и вы поймете связь и то, о чем сейчас пишу.

Ронсар писал сонеты, это стихи о любви и очень разной у него, как оказывается. Это и сонеты Кассандры,  которые напоминают «Метаморфозы» Овидия, и сонеты к Марии, где он создает новый стиль, в котором он стремиться всё уровнять, и сонеты к Елене, как у нас их называют – «поздний Тютчев». В них мудрая нежность, огромная страсть, преодоление страха смерти, но нет отчаяния и они не трагичны.

Жанр сонеты французские поэты довели до совершенства. Лирика, любовь, универсальный жанр, сатира тут, философия, элегия (грусть). Сонет для французов – это национальный способ говорения. Потом уже, в произведениях Рабле ко всему этому добавиться жизнерадостность, вольномыслие, юмор. И возникает традиция. Это и верхний мир – «горний», и низкий – «дольний».

У Ронсара были, например, и стихи другого склада, приперченные немного, низковатые, с налетом эротизма, как говорят, он «упал с котурнов», его даже обвиняли в язычестве. Почитайте его сборник 1553 года «Книжка шалостей». Тут на контрасте у него, всё переплетается, сочетаясь. Все средства хороши, чтобы показать свое настроение, передать чувства.

Также его кризисное творчество, элегия «Против дровосеков Гастингского леса». Тут происходит гибель эстетики. Раньше человек был подобен богам, человек и бог рожден одной матерью, а теперь они говорят об одном веском различии – «мы таем, словно дым, а жизнь богов светла и бесконечна».

Ренессансный индивидуализм чувствует твердую опору в окружающей среде. Уходит Ронсар, приходит Мишель Монтень. Это родоначальник жанра эссе, что означает по-французски «первый». Главная его книга «Опыты». Я влюблена в эту книгу. Здесь искренность, самое главное. И примеры, множество примеров. Это надо читать, други, вообще, книга эта считается настольным чтивом.

Монтень – мыслитель, художник, творец. В замке, где он родился, даже прислуга говорила на латыни. Он много изучал стоиков, эпикурейцев, но за основу взял такое направление древнегреческого учения, как скептицизм. Это значит, сомнения. Они заставляют нас думать. Мыслить! Мыслить! Мыслить! Монтень – мастер коротких эпиграмм. Он оказался первый, кто увидел и передал нам, что в несовершенной человеческой природе спрятаны все прелести человеческого существования.

«Жизнь – вот моё занятие, вот мое существо. Нужно искать счастье в обыденности! Неизменная радость восприятия жизни – мудрость веков». Он этик по природе, то есть исследует поведенческие мотивы. Отдельное сознание, личное Я, вот на чем держится человеческое сознание. Успокоиться и радоваться жизни.

М.Н. говорит, что этого автора ругают циником. «Какой он циник к чертям собачьим! - негодует наш педагог, - Его читать прекрасно!» Он признает несовершенство в человеке и говорит, что это – пикантно. В этом красота, непохожесть. Он призывает нас узнать то, к чему мы действительно способны, и не надо вставать на ходули, особенно, если мы на них не можем сделать и шага.

Очень современный Мишель Монтень! Смог соотнести веру и разум, религию и науку. Он свободно относится к смерти, говорит о ней легко, как об избавлении, как о природном явлении. Нужно прислушиваться к природе, она умнее нас, там нет страх смерти. Научился умирать – разучился быть рабом. Готовность умереть освобождает нас от принуждения. А смерть – такое же проявление жизни, как всё другое. «Кто учит людей умирать, тот учит их жить».

Монтень завершает эпоху Возрождения. Мудрость неувядаемого очарования возрожденческой культуры французского замеса, психологизм. Взять и раскрыть безмерность человеческого существа – это Ренессанс.

А у Шекспира – это всё образы больше. И так мы перешли к Англии ренессансной. Оригинальная, самобытная, периода Генриха восьмого, более облагороженного просвещения. И тут же плотского у них столько! Едят, жир капает, собаки бегают, скот рядом, пол в соломе. Дикая страна, ее никто серьезно не воспринимает. Музыка прошла мимо нее, нет особых дарований, и в искусстве тоже. Всё придет позже. Зарождается Пу̀ризм («пу̀рус» по латыни чистое, девственное). А тут еще и католиков вешают, протестантов сжигают, Прерываются традиции. Они, как правило очень быстро это делают. Вот восстанавливаются традиции с трудом.

И тут англосакский эпос. Сначала «Беовульф», потом яма, ничего, то есть, потом «Кентерберийские рассказы» и потом масса авторов. Появился сонет. Лондон – грязный город, запахи соответствующие, а все говорят рифмуя. И даже меню в тавернах, пабах не первого разряда – в стихах. Дамам объяснялись в стихах. Причем, и подмастерья, и ремесленники, и крестьяне, и Елизавета вторая. Много переводилось.

Появляется Уильям Шекспир. Запоздалый Ренессанс. Переводится его имя «потрясающее копье». Он поднял ценность европейской культуры, возвеличил ее. Родился и умер в одно время с Сервантесом (1864 – 1616 гг.). Мастер слова, психолог, политик, личность исключительного дарования. У него были энциклопедические познания. Полубог.  Написал 37 пьес, 2 поэмы, сборник сонетов (томик).

Конечно, мы затронули тему того, кто стоит за этими произведениями, кто творил под этим именем. Много странного и непонятного. Во-первых, он умер незамеченным, несмотря на огромный успех его пьес, их ставили активно. Умер, а о нем ничего, никаких фиксаций. Многие современники увидели, что гений и тот человек, который родился в Стратфорде на Эйвоне, которого зовут Шекспир, это разные люди. Скорее всего, это вымышленный герой. Есть книга Гилилова «Игра от Уильяма Шекспира», почитайте. Эту антистратфордскую теорию приняли даже англичане.

И когда уже в 19 веке армия исследователей поднимала документы, она обнаружила много интересного, но усилия были тщетны, особых доказательств не нашли. А ведь поразмышляем, Шекспир был совладелец театра «Глобус», к тому же актером, с ним рядом жили много людей и никто не вспоминает. Потом нашли текст завещания человека из Стратфорда. Это было завещание на трех страницах, написано мелким почерком, скрупулезно, о процентах от счетов, о долях, о мелкой утвари, о денежных суммах и даже о «второй по качеству кровати».

Не вязалось это с тем объемом и масштабом личности Шекспира. К тому же его дети и жена, того из Стратфорда, не были грамотные, ставили крест при подписи. Версии, кто бы мог быть гением, есть. И все они вертятся около известных личностей – графа оксфордского Деверо, граф Дерби и даже королевы Елизаветы. А может, здесь творила группа людей. Надо читать.
На этом закончились лекции по Зарубежной Литературе Средних Веков и Возрождению.

Потом бы курс по психологическому театру, на котором поговорили о творчестве Достоевского, точнее о его отношении к драматургии, потом - Историческая грамматика, где мы учились склонять существительные на древнерусском языке. Вел его сегодня Виталий Григорьевич Сирома̀ха, который в прошлом году преподавал языкознание у нас.  Теперь заменял Юрия Михайловича Папяна. Было весело, мы даже как-то сплотились, выдвигая разные лингвистические гипотезы.

И знаете, я хочу сказать, что я не могу уже стоять на ходулях, я падаю. Лекции я всё так же подробно пишу в тетрадь, из которой сюда их переписываю. Времени уже третий час ночи, я понимаю, что очень устала, и к тому же не успела подготовиться завтра к серьезному утреннему контрольному диктанту по грамматике у Елены Леонидовны Лилеевой, и буквы прыгают уже у меня перед глазами.

Да еще и не восстановила в памяти пять рассказов Шукшина, которые будем завтра обсуждать на Современной литературе. И не успела сегодня прочитать «Бориса Годунова» Пушкина и Гоголя (повести там), то, что наметила. Ух! Негодую!

Поэтому я пришла к выводу, не описывать лекцию о Достоевском и Историческую грамматику. Вообще, моё здоровье не стоит того, что я сейчас ощущаю. Буду писать постепенно, может после сессии, может, после экзаменов, сейчас не знаю. Курс описывать закончу, но не в таком режиме. Коротко писать не хочу. Хочется дать детали, а их уже описывать не в силах. Злюсь даже. Много я на себя взяла, переусердствовала, бессознательно опять «инверсирующий садист» включился.

А сейчас озвучила это решение и даже смогла вздохнуть. Так что, я итак молодец, но сорри! Подумаю, может быть, продолжу. Буду хоть по часу или пару часов писать.
Спасибо за внимание.